В нашей многоэтажке, что стоит на окраине, будто отгородившись от города ржавым гаражами, жизнь течёт размеренно и предсказуемо. Соседи, их заботы — всё это со временем становится частью общего быта. Вот и историю Марины и Дениса, что живут этажом ниже, я наблюдал из окна собственной кухни. Не в буквальном смысле, конечно. Скорее, складывал её из обрывков разговоров на лестничной клетке, из громкого голоса Дениса, доносившегося порой из приоткрытой двери.
Марина работала медсестрой в городской больнице, сменами, часто ночными. Женщиной она была скромной, тихой, с каким-то вечно уставшим, но добрым взглядом. Возвращалась под утро, когда я, бывало, уже чай на кухне кипятил. Не успев толком отдохнуть, она шла к плите — готовить завтрак семье, а потом и обед на весь день. Затем будила дочку Алину, собирала её в школу. Денис, её муж, таксистом работал. Выходил позже, часов в девять, всегда бодрый, подтянутый. Говорил громко, смеялся заразительно. Казалось, в нём — вся энергия этой семьи, тогда как Марина была её тихой, невидимой осью.
Как-то раз, встретив семью в подъезде, я невольно стал свидетелем их обычного диалога.
— Марин, сделай, чтобы ужин был к семи. Я к тому времени вернусь, есть захочу.
— Хорошо, Денис, — тихо отозвалась она, поправляя сумку на плече.
— Супчик тот, с фрикадельками, сделай. Тот, что на прошлой неделе.
— Сделаю.
Он кивнул, довольный, и вышел на улицу. Марина постояла секунду, глядя ему вслед, потом вздохнула и потянулась к почтовым ящикам.
Их дочка, Алина, девочка лет восьми, весёлая и шустрая, часто бегала ко мне — я ей книжки давал почитать, старые, ещё советские издания с картинками. Как-то раз она, листая «Денискины рассказы», спросила:
— Дядя Андрей, а у вас папа суп варил?
— Варил, когда был жив, — ответил я. — А что?
— А у нас только мама. Папа говорит, это не мужское дело. Он деньги зарабатывает.
Я ничего не сказал. Что можно сказать ребёнку?
Перелом наступил тихо, как это часто и бывает. Однажды утром я не увидел Марину. Дни прошли, а её всё не было. В подъезде стало как-то пусто без её тихой, суетливой фигуры. Встречал Дениса — ходил мрачный, насупленный. Алина выглядела растерянной, не по-детски озабоченной.
Потом, уже от тёти Кати, нашей общеподъездной летописицы, я узнал подробности. В одну из своих ночных смен Марина почувствовала себя плохо. Голова кружилась, в глазах темнело. Она позвонила Денису, чтобы он приехал, забрал её с работы. Трубку не взяли. Позвонила ещё раз — снова гудки. Превозмогая себя, она доработала до конца смены, а утром, еле держась на ногах, приехала домой.
В квартире её ждал привычный хаос: груда грязной посуды в раковине, крошки на столе, разбросанные вещи. А на диване, под мерный гул телевизора, спал Денис. Телефон лежал рядом, экран его был усеян её пропущенными вызовами.
Марина не сказала ни слова. Она прошла в комнату, взяла листок бумаги и ручку. Написала всего несколько слов: «Уезжаю. Ищи себе другую домработницу». Положила записку на кухонный стол, прижала её солонкой, взяла свою старую сумку и вышла. Она не уехала, как потом выяснилось. Она дошла до поликлиники, откуда её сразу направили в больницу. Сильное истощение. Организм сказал «хватит».
Три дня Денис жил в новом, странном мире. Мире, где еда сама не появлялась на плите, где грязная одежда к утру не становилась чистой, где восьмилетняя дочь смотрела на него с немым вопросом: «Папа, а что мне надеть?»
Тётя Катя рассказывала:
— Ко мне на третий день прибежала Алиночка, плачет. «Папа, — говорит, — суп сварил, а он горький и воняет».
Этот бытовой провал, эти слезы дочери, видимо, и стали последней каплей. Денис, оставив Алину с соседкой, куда-то уехал. А через два дня случилась кульминация этой драмы.
В больнице, где лежала Марина, послышался детский голосок. В палату забежала заплаканная Алина и бросилась к койке, на которой лежала бледная, исхудавшая Марина.
— Мама! Мамочка! — кричала она, обнимая мать. — Папа не может даже суп сварить! Я хочу к тебе!
В дверях палаты стоял Денис. Он был небрит, в помятой куртке, в руках он сжимал авоську с продуктами — бананы, пачка галет, сок. Он смотрел на жену, и, казалось, видел её впервые. Видел не «жену», не «мать его ребёнка», а именно её — Марину. Хрупкую, обессиленную, с синяками под глазами. Больную женщину, а не безотказный механизм по обслуживанию его быта.
Он сделал шаг вперёд. Голос его, обычно такой громкий и уверенный, срывался.
— Марина… Прости.
Он опустил авоську на пол.
— Я… я был слепым эгоистом. Я не видел… не думал…
Марина смотрела на него, гладя по голове прильнувшую к ней Алину. В её глазах не было ни торжества, ни злости. Лишь усталое ожидание и капля той самой настороженной надежды, что появилась на краю пропасти.
— Дома грязно, Алина плачет, я ничего не успеваю… — продолжал он, и слова его были похожи на исповедь. — Я понял… Понял всё.
Марина выписалась из больницы через неделю. Жизнь в их квартире потекла по-новому. Я теперь часто вижу Дениса. Он выносит мусор, ходит в магазин с хозяйственной сумкой, иногда даже встречает Алину из школы. Как-то раз я увидел, как они втроём возвращаются из парка. Денис нёс на плечах смеющуюся Алину, а Марина шла рядом, и на лице у неё был незнакомый прежде покой.
Ваш лайк — лучшая награда для меня. Читайте новый рассказ — Перестала спонсировать мужа-бездельника, и он показал себя настоящего.